Ей было хорошо знакомо чувство душевной неустроенности, когда чего-то постоянно хочется, и сам не знаешь, чего, - не ласки, тепла, внимания; живя с мужем, Светлана не ощущала себя обделенной вниманием и теплом, - чего-то большего, неосознанного, смутного. Она мучительно завидовала ясности и целеустремленности Андрея; он точно знал, что ему надо: защитить кандидатскую, докторскую, стать профессором, академиком, избавить человечество от рака, или, по крайней мере, честно отдать этому делу всю свою жизнь. Она понимала, что ни смерть сына, ни даже ее смерть – ничто не могло бы свернуть его с раз и навсегда определенного пути. Эта мысль вызывала в Светлане уважение, смешанное со страхом: иногда Андрей казался ей не человеком, а отлаженной и запрограммированной машиной.
Пока жил Алешка, все было нормальным, все КАЗАЛОСЬ нормальным, а потом его не стало, но машина работала все так же безупречно четко, и она поплыла в никуда, отчетливо понимая, что каждый день все дальше и дальше отдаляет ее от него. Надо было уйти, тогда же уйти, но не хватало сил, казалось, никогда не хватит сил, а машина катила по ровной асфальтовой дороге, и только однажды ее тряхнуло на ухабе – когда я вернулась из больницы и сказала, что у нас больше не будет детей. Такого программа не предусматривала, машина стала человеком, растерянным, взбешенным, оскорбленным в своих лучших чувствах, но это уже ничего не могло изменить.
