В темноте ночи, куда он глядел, было только одно: улыбка...
В темноте ночи, куда он глядел, было только одно: улыбка, — та улыбка, с которой она умерла, улыбка прекраснейшая, самая счастливая улыбка, которая когда-либо играла на ее лице, выдавливая две серповидные ямки и озаряя влажные губы.
Я – изо всех сил – улыбнулся. И...
Я – изо всех сил – улыбнулся. И почувствовал это – как какую-то трещину на лице: улыбаюсь – края трещины разлезаются все шире – и мне от этого все больнее...
Оправила между колен серо-голубую ткань...
Оправила между колен серо-голубую ткань, молча, быстро — обклеила меня всего улыбкой, ушла.
— Да... — долгое, темное молчание....
— Да... — долгое, темное молчание. Трубка чуть слышно жужжала, думала что-то... — мне непременно надо вас увидеть сегодня. Да, у меня после 16. Непременно.
Милая! Какая-какая милая! «Непременно»... Я чувствовал: улыбаюсь — и никак не могу остановиться, и так вот понесу по улицам эту улыбку — как фонарь, высоко над головой...
Конечно, я тогда не понимал того, что...
Конечно, я тогда не понимал того, что мне ясно теперь: в ее поведении была разоружающая прямота, от которой тебе становилось легко. Она говорила восторженно, как ребенок, радовалась жизни, ее глаза всегда освещала покоряющая улыбка. Не знаю почему, мне нравилась эта улыбка.
Она посмотрела на него с чуть приметной...
Она посмотрела на него с чуть приметной улыбкой в уголках рта: улыбка была у нее больше в глазах.