Великая сила всякого человеческого существа – осознать любовь. Любовь – не в другом, а в нас самих, и мы сами ее в себе пробуждаем. А вот для того, чтобы ее пробудить, и нужен этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.
Авторов | Произведений | ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
Всегда одно и то же. Немая власть вещей. Тривиальность и пошлая привычка, а вокруг так и мельтешат и проносятся блуждающие огоньки. Цветущий берег сердца у водоемов любви... Но кем бы ты ни был – поэтом, полубогом или идиотом, все равно, - каждые несколько часов ты должен спускаться с неба на землю, чтобы помочиться. От этого не уйти. Ирония природы.
Слишком громко? Что могло сейчас казаться слишком громким? Только тишина. Тишина, в которой тебя разносит на куски, как в безвоздушном пространстве.
Они пересекали площадь. Равик шел быстро. Он слишком устал, чтобы думать. Рядом с собой он слышал неуверенные и громкие шаги женщины, она шла молча, понурившись, засунув руки в карманы плаща, - маленький огонек чужой жизни. И вдруг в позднем безлюдье площади она на какой-то миг показалась ему странно близкой, хотя он ничего о ней не знал или, быть может, именно поэтому. Она была ему чужой.
И что бы с вами ни случилось – ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным.
Это следовало предвидеть. Всегда одно и то же. Ночью не знают, куда деваться, а утром исчезают прежде, чем успеешь проснуться. По утрам они почему-то знают, куда идти. Вечное душевное отчаяние - отчаяние ночной темноты. Приходит с темнотой и исчезает вместе с нею. Он бросил окурок. Да разве он сам не сыт всем этим по горло?
- Что же она говорит? - поинтересовался барон.
- Ясно что: подлец, мол, говорит. Псих ненормальный!
- И чего хочет? - вновь полюбопытствовал барон.
- Ясно чего: чтоб не бросал.
- Логично, - заметил Мюнхгаузен и стал пробираться через переполненный зал.
«У меня подлый характер, - говорил он себе. – Я так жадно мечтаю о будущем, а когда оно настает, испытываю одно разочарование».
Лицо! Лицо! Разве спрашиваешь, дешево...
Лицо! Лицо! Разве спрашиваешь, дешево оно или бесценно? Неповторимо или тысячекратно повторено? Обо всем этом можно спрашивать, пока ты еще не попался, но уж если попался, ничто тебе уже больше не поможет. Тебя держит сама любовь, а не человек, случайно носящий ее имя. Ты ослеплен игрой воображения, разве можешь ты судить и оценивать? Любовь не знает ни меры, ни цены.
Равик осмотрелся. Зал опустел. Студенты...
Равик осмотрелся. Зал опустел. Студенты и туристы, с бедекерами в руках, разошлись по домам... Дом... У того, кто отовсюду гоним, есть лишь один дом, одно пристанище – взволнованное сердце другого человека. Да и то на короткое время. Не потому ли любовь, проникнув в его душу – душу изгнанника, - так потрясла его, так безраздельно завладела им? Ведь ничего, кроме любви, не осталось.
- Я принадлежу тебе. Почему я прихожу...
- Я принадлежу тебе. Почему я прихожу сюда? Почему стою у твоей двери? Почему жду тебя? Ты меня прогоняешь, а я прихожу снова. Я знаю, ты не веришь мне и думаешь, что у меня есть какие-то другие причины. Какие же могут быть еще причины? Если бы другой был для меня всем, я бы не приходила к тебе. Забыла бы тебя. Ты сказал, что у тебя я ищу лишь уверенности и покоя. Неправда.
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек...
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек в этом возрасте. Даже горе было. Не хватало пустяка – счастья.
— Я с пессимизмом отношусь к жизни...
— Я с пессимизмом отношусь к жизни. Ты должна знать это обо мне, если мы собираемся встречаться. У меня такое чувство, что жизнь делится на две части: на кошмарную и скверную. Таким образом, две части. Скажем, кошмарная в случае неизлечимых болезней: я слепой, кто-то калека... Меня потрясает, как люди вообще с жизнью справляются. Ну, а скверная часть распространяется на всех остальных.
Две пожилые женщины на горном курорте...
Есть старый анекдот. Две пожилые женщины на горном курорте. И одна из них говорит: — Фу... Еда здесь просто ужасная. А вторая отвечает: — Да, действительно. К тому же так мало дают! В точности так я думаю о жизни: одиночество, неприятности, страдания, несчастья. И всё очень быстро кончается.
— Вы только посмотрите: он сверху — и она уже кончает...
Миранда: — Вы только посмотрите: он сверху — и она уже кончает. Ничего удивительного, что мужчины так растерянны — они ведь даже не представляют, как это должно быть. Кэрри: — А ты все симулируешь? Миранда: — Да. Саманта: — Неужели он настолько плох в постели? Миранда:
— Если вы расстались, и мужчина исчез с горизонта...
Шарлотта: — Если вы расстались, и мужчина исчез с горизонта, значит, так было суждено, но если он снова громко заявил о себе — тут есть над чем подумать. Саманта: — Ты считаешь, что розы и поздравительная открытка — это признание вины? Шарлотта: — Ты же знаешь мужчин: мужчина ни за что не скажет, что он был не прав — он пошлет цветы. Миранда: — Но иногда цветы — это просто цветы.
Можно увлекаться какой-нибудь женщиной...
Можно увлекаться какой-нибудь женщиной. Но чтобы дать волю этой грусти, этому ощущению чего-то непоправимого, той тоске, что предшествует любви, нам необходима, — и, быть может, именно это, в большей степени даже, чем женщина, является целью, к которой жадно стремится наша страсть, — нам необходима опасность неосуществимости.
«Хоть бы Нина пришла, - устало подумал он. – Что за народ – женщины...
«Хоть бы Нина пришла, - устало подумал он. – Что за народ – женщины: необходима – нету, видеть не хочешь – тут как тут...»
Мне казалось, что женщина не должна...
Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят ее сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.
— Два дня назад я считал, что мои дочери счастливы...
— Два дня назад я считал, что мои дочери счастливы. — С женщинами всегда так — кажется одно, а на самом деле совсем другое.
- Чего желаете, товарищ полковник?
- Чего желаете, товарищ полковник? - Счастья, - ответил Горбачев. – Одну порцию обыкновенного человеческого счатья. Можно даже без гарнира, я не обижусь. Официант собрал морщинки вокруг умных, всепонимающих глаз и грустновато усмехнулся.
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек...
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек в этом возрасте. Даже горе было. Не хватало пустяка – счастья.
Если бы у него спросили, счастлив ли он, Горбачев, ни секунды не колеблясь, ответил бы...
Если бы у него спросили, счастлив ли он, Горбачев, ни секунды не колеблясь, ответил бы: счастлив! Однако где-то в подсознании он чувствовал, что счастье его сродни новой, еще не прошедшей испытаний и не запущенной в серию машине: вроде бы чудо-самолет, а поди знай, какую штуку он с тобой выкинет в самый неподходящий момент.
- Положение тяжелое. - Очень тяжелое: мне уже хочется есть...
Некоторые женщины не созданы для того, чтобы их приручили...
Некоторые женщины не созданы для того, чтобы их приручили. Они созданы быть свободными, пока не встретят кого-то похожего, чтобы быть свободными вместе.
– Я уже все обдумала, — сказала...
– Я уже все обдумала, — сказала баронесса. — Раз он хочет на ней жениться — мы посадим его в сумасшедший дом!..
