И потом до самого разъезда так мы друг с дружкой ни о чем и не потолковали, не сговаривались насчет тех будущих, в даль уже тронувшихся, пятнадцати дорожных лет, нагруженных частями наших несобранных встреч, и следя за ней в лабиринте жестов и теней жестов, из которых состоял вечер (его общий узор могу ныне восстановить только по другим, подобным ему, вечерам, но без Нины), я был, помнится, пораже

Всякий раз, когда мы встречались с ней, за все время нашего пятнадцатилетнего... назвать в точности не берусь: приятельства? романа?.. она как бы не сразу узнавала меня; и ныне тоже она на мгновение осталась стоять, полуобернувшись, натянув тень на шее, обвязанной лимонно-желтым шарфом, в исполненной любопытства, приветливой неуверенности...

Виктор Иванович смотрел по направлению двери. Там маленькая, черноволосая женщина, растерянно улыбаясь, прощалась с хозяйкой дома, которая удивленно вскрикивала: "Да что вы! Сейчас будем все чай пить, а потом еще будет пение".

Вероятно музыка подходит к концу. Когда появляются эти бурные, задыхающиеся аккорды, это значит, что скоро конец. Вот тоже интересное слово: конец. Вроде коня и гонца в одном. Облако пыли, ужасная весть. Весною она странно помертвела; говорила, почти не разжимая рта. Он спрашивал: "Что с тобой?" - "Ничего. Так".

"Я теперь не буду спать несколько ночей", - думал Виктор Иванович, глядя на ее белую шею, на мягкий угол ее колена, - она сидела положив ногу на ногу, - и платье было черное, легкое, незнакомое, и поблескивало ожерелье.

Следовало что-нибудь сделать с окурком, он повернул голову, и опять невпопад стукнуло сердце. Кто-то, переменив положение тела, почти всю ее заслонил, вынул белый, как смерть, платок, но сейчас отодвинется чужое плечо, она появится, она сейчас появится. Нет, невозможно смотреть. Пепельница на рояле.

Как это было давно. Он влюбился в нее без памяти в душный обморочный вечер на веранде теннисного клуба, - а через месяц, в ночь после свадьбы, шел сильный дождь, заглушавший шум моря. Как мы счастливы.

И в следующий миг, тотчас за ними, Виктор Иванович увидел свою бывшую жену.

Если ты не любим, но не знаешь в точности, любим ли возможный соперник, - а если их несколько, не знаешь, который из них счастливее тебя, - если находишься в том исполненном надеждой неведении, когда расточаешь на догадки невыносимое иначе волнение, - тогда все хорошо, можно жить. Но беда, когда имя наконец названо, и это имя не твое.

Обернувшись в дверях, она в последний раз тяжело и жадно впилась глазами в лицо Фреда. Солнце дрожало на его лысине; прозрачно розовели уши. Он ничего не понимал от изумления и счастья, И когда она ушла, Фред еще долго стоял посреди комнаты, боясь неосторожным движением расплескать сердце.

Каждый отдельный день в году подарен одному только человеку, самому счастливому; все остальные люди пользуются его днем, наслаждаясь солнцем или сердясь на дождь, но никогда не зная, кому день принадлежит по праву, и это их незнание приятно и смешно счастливцу.

Лужин покорно встряхнулся, поводя головой и плечами, потом пересел на кушетку, и еще не совсем утвердившееся, не совсем верное счастье заскользило в его глазах.

"Дорожка, - сказал он. - Смотрите. Дорожка. Я шел. И вы представьте себе, кого я встретил. Кого же я встретил? Из мифов. Амура. Но не со стрелой, а с камушком. Я был поражен".
"О чем вы?" - спросила она с тревогой.
"Нет, позвольте, позвольте, - воскликнул Лужин, подняв палец. - Мне нужна аудиенция".

И держать ее у себя на коленях было ничто перед уверенностью, что она последует за ним, не исчезнет, как некоторые сны, которые вдруг лопаются, разбегаются, оттого что сквозь них всплывает блестящий куполок будильника.

"Где я? Кто он? Что же дальше будет?"- мысленно спросила она себя и оглядела номер, стол, покрытый бумажками, смятую постель, умывальник, где валялось ржавое лезвие "жиллет", полуоткрытый шкап, откуда, как змея, выползал зеленый в красных пятнах галстук.