— А я тебе прямо сейчас скажу кое-что. Бери карандаш, Дуг. На свете пять миллиардов деревьев. Я это вычитал в книжке. И под каждым деревом есть тень, верно? Значит, откуда берется ночь? А вот откуда: пять миллиардов деревьев — и из-под каждого дерева выползает тень. Представляешь?

— Пап, — выпалил он. — Вон там, в окне, теннисные туфли...
Отец даже не обернулся.
— А зачем тебе новые туфли, скажи, пожалуйста? Можешь ты мне
объяснить?
— Ну-у...
Да затем, что в них чувствуешь себя так, будто впервые в это лето

— Каждое лето они точно с цепи срываются, — сказал дедушка. — Пусть их, я не против. Вон их сколько, стоят гордые, как львы. Посмотришь на них подольше — так и прожгут у тебя в глазах дырку. Ведь простой цветок, можно сказать, сорная трава, никто ее не замечает, а мы уважаем, считаем: одуванчик — благородное растение.

— Да, положим, что это так, — отвечала наивная Настенька, — но знаете ли, что мне пришло теперь в голову? Только я теперь не про него буду говорить, а так, вообще; мне уже давно все это приходило в голову. Послушайте, зачем мы все не так, как бы братья с братьями? Зачем самый лучший человек всегда как будто что-то таит от другого и молчит от него?

— У тебя много было женщин во Франции? — прошептала она, не открывая глаз.
— Не больше, чем это было необходимо, — ответил я. — И никогда не было такой, как ты.

Она обошла кровать походкой танцовщицы, поставила бокал на пол рядом с собой и потянулась. Покрытая загаром неведомого солнца, она была беззаботна в своей наготе, как женщина, которая знает, что желанна, и не раз слышала об этом.

Я узнала, что мои pодители занимаются ЭТИМ. Когда я пpоходила мимо их комнаты, то услышала стоны и вздохи. Потом увидела в пищевом ведpе "это". Я была в ужасе, я пеpеживала, не находила себе места. Я не могла пpедставить, что мои pодители пойдут на такое... Они ведь всего в жизни достигли: pаботы, дpузей, 4 детей. Почему? Чего им не хватает? Я не понимаю...

Я пришел, чтоб помочь ей чертить курсовой, когда ее муж был в патруле. Мы понадеялись на воинскую дисциплину, и зря. Муж зашел домой погреться и грелся больше часа, а я чуть не околел на балконе в одних трусах.

Мне 42 года. Замужем была четыpе pаза, с каждым pазом все удачнее и удачнее...

— Что ты делаешь сегодня вечером?
— Я думал, ты не захочешь со мной разговаривать.
— А при чем тут разговор?

Это была правда. У меня в душе все умерло. После всех этих лет я наконец увидела его в истинном свете: эгоист и негодяй. Но мой лучший любовник.

— Только не оборачивайся: в баре сидит твой дружок...
Это был Курт Хэллингтон. Эту ошибку я сделала в 26, и в 29, и в 31.

— А как же романтика?
— Да кому она нужна?
— Помните Джереми — поэта? Секс был фантастическим, но потом он начал читать мне стихи, пригласил на ужин, долго разглагольствовал — мне это нужно?
— Короче, вы предлагаете вообще забыть про любовь?.. Не-е-е-т...
— А я вам говорю: если вы встретите своего мужчину, вы забудете все эти глупости.

А между тем гнев Полиньки прошел. Милый ребенок уже готов был броситься на шею своему мужу. Пусть он начнет, говорит, однако, ложный стыд...
Она подошла к роялю: спела романс Дездемоны, сыграла Sperl-Polk'у. Бедняжка, она не знала, как солоно приходилась Саксу Sperl-Polka.

Люби себе, дружище; я уважаю людей влюбленных; а коли тут еще и законный брак, то я им завидую. Человек женился — и счастлив хоть на год, хоть на месяц, хоть на неделю, а счастлив вполне; и поэтому женитьба преумное изобретение.