— Аналитик говорит, что я должна жить за городом, а не в Нью-Йорке!
— Невозможно постоянно обсуждать одно и то же. В деревне я нервничаю. Там сверчки и вообще там тихо, негде прогуляться после обеда, дохлые мотыльки между рамами и какие-нибудь Мэнсоны неподалеку...

— Ты от квартиры отказываешься?
— Естественно.
— Почему?
— К тебе переезжаю — вот почему.
— Конечно, но это милая квартирка.
— Она крошечная.
— Да, небольшая...
— Вот именно! Кроме того, клопы и водопровод барахлит.
— Само собой, клопы и водопровод. Но ты рассматривала их как отрицательный фактор. А клопы ведь... энтомология сейчас очень быстро развивается.
— Ты не хочешь жить вместе?

— Я с пессимизмом отношусь к жизни. Ты должна знать это обо мне, если мы собираемся встречаться. У меня такое чувство, что жизнь делится на две части: на кошмарную и скверную. Таким образом, две части. Скажем, кошмарная в случае неизлечимых болезней: я слепой, кто-то калека... Меня потрясает, как люди вообще с жизнью справляются. Ну, а скверная часть распространяется на всех остальных.

Можно увлекаться какой-нибудь женщиной. Но чтобы дать волю этой грусти, этому ощущению чего-то непоправимого, той тоске, что предшествует любви, нам необходима, — и, быть может, именно это, в большей степени даже, чем женщина, является целью, к которой жадно стремится наша страсть, — нам необходима опасность неосуществимости.

Шарлотта:
— Даже не знаю, как сказать... Он все время трогает свои...
Саманта:
— Яйца, я знаю, Кэрри мне сказала.
Кэрри:
— Представь, каково было мне: я не поняла, что у него там происходит. Кстати, что у него там происходит?
Шарлотта:
— Не знаю, но он ни на секунду не оставляет их в покое.
Саманта:

Я потянулась за любимым украшением, как вдруг... Я думала, что уничтожила все следы: снимок был сделан одноразовой камерой задолго до того, как я узнала, что наш роман тоже будет одноразовым. В эту минуту я придумала свое собственное первое правило: уничтожить все фотографии, на которых он выглядит сексуальным, а я — счастливой.

По мере того, как дешевый пивной кайф выветривался, я забеспокоилась о последствиях своей неслыханной дерзости. Может быть, Шарлотта была права, и путь к избавлению лежал через страдания? Или нужно поскорей забыть прежнюю любовь и ударится во все тяжкие? В мире, где люди расстаются все чаще, каковы правила игры после расставания?

Затем всё стихло. Жидкий лунный свет шел сквозь решетки, и на полу лежала тень, похожая на сеть. Было страшно. Андрей Ефимыч лег и притаил дыхание; он с ужасом ждал, что его ударят еще раз. Точно кто взял серп, воткнул в него и несколько раз повернул в груди и в кишках.

Ему было досадно, что его не оставляют в покое люди. Хоботов считал своим долгом изредка навещать больного коллегу. Всё было в нем противно Андрею Ефимычу: и сытое лицо, и дурной, снисходительный тон, и слово «коллега», и высокие сапоги; самое же противное было то, что он считал своею обязанностью лечить Андрея Ефимыча и думал, что в самом деле лечит.

Как приятно лежать неподвижно на диване и сознавать, что ты один в комнате! Истинное счастие невозможно без одиночества. Падший ангел изменил богу, вероятно, потому, что захотел одиночества, которого не знают ангелы.

Помню учителей в нашей школе. Мы про них говорили: «Кто не умеет ничего делать, учит, а кто учить не умеет, преподаёт физкультуру».

Есть старый анекдот. Две пожилые женщины на горном курорте. И одна из них говорит:
— Фу... Еда здесь просто ужасная.
А вторая отвечает:
— Да, действительно. К тому же так мало дают!
В точности так я думаю о жизни: одиночество, неприятности, страдания, несчастья. И всё очень быстро кончается.

— Ты всегда путешествовал лишь по работе. Здорово съездить куда-нибудь для себя?
— Нет, я... я скучаю по работе. Мне не нравится на пенсии. Ты знаешь, я... я все время представляю, что я... что я превращусь в старикашку, сидящего в фойе какого-то отеля, смотрящего общий телевизор, пускающего слюни, с калоприемником...
— Ты сейчас приравниваешь пенсию к смерти.
— Да, именно. Именно.

— Скажите, вы планируете много детей?
— Нет. Никаких детей: ты становишься их рабыней! Пеленки, школа, болезни. А вырастают — съезжают! И ты их не видишь.
— Нет. Это не так.
— У меня было так. Я мечтала поскорей сбежать с дома.

— Она идеальна. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Когда что-то слишком хорошо, это уже неправда.