Великая сила всякого человеческого существа – осознать любовь. Любовь – не в другом, а в нас самих, и мы сами ее в себе пробуждаем. А вот для того, чтобы ее пробудить, и нужен этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.
Авторов | Произведений | ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
|
| ||||||||
Если бы у него спросили, счастлив ли он, Горбачев, ни секунды не колеблясь, ответил бы: счастлив! Однако где-то в подсознании он чувствовал, что счастье его сродни новой, еще не прошедшей испытаний и не запущенной в серию машине: вроде бы чудо-самолет, а поди знай, какую штуку он с тобой выкинет в самый неподходящий момент.
Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят ее сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.
— Мне кажется, я не очень хорошая мать.
— Ясно. А кто, по-вашему, хорошая мать?
— Хорошая мать та, что печет яблочные пироги, которая ведет дочку в гости...
— А вы не думали, что хорошая мать — счастливая женщина?
— Не волнуйся, дорогая, я найду тебе мужа.
— С тех пор как появились чемоданы на колесах, меня это не интересует.
— Между мужчиной и женщиной бывает нечто большее, чем постель?
— Да, расставание.
— Ты будешь моим другом-мужчиной. Ты не против?
— Это как?! Вроде гей, но не гомик?!
— Не можешь в это поверить?!
— Я верю только в то, что существует! А дружба — это как энергия ветра, просто шум на пустом месте.
— Ты его бросишь?
— Не знаю.
— Но мы ведь будем любовниками?
— Я не знаю!
— Но ты хочешь встречаться?
— Я не знаю!!
— Ну что ты заладила «НЕ ЗНАЮ»!
— Я не знаю!!!
— Ну почему?
— Ты потеряешь интерес, как только поймёшь, что я твоя… я ведь права?
— Я не знаю.
— Вот-вот.
— Я не знаю.
В двадцать первом веке любовь — это смска без ответа. Смски — это форма пытки, очень извращенной. Один день без ответа — думаешь «берет измором», два дня без ответа — обижаешься, три дня без ответа — влюбляешься.
Интересно, почему нас так тянет думать о том, что нас мучает, хотя гораздо полезней об этом забыть. Но как об этом забыть?
Я не бросаюсь словом «помолвка». И оно не обозначает «может быть, я выйду замуж», или «посмотрим, как я буду себя чувствовать», «я не знаю, я не уверена» и уж тем более оно не переводится как «я попробую, а там, кто знает, может, мне попадется кто-нибудь получше». Для меня это обозначает, что ты любишь человека, с которым хочешь провести всю жизнь и за которого ты действительно хочешь выйти замуж.
— Два дня назад я считал, что мои дочери счастливы.
— С женщинами всегда так — кажется одно, а на самом деле совсем другое.
— Поцелуйте меня!
— Я? Хотите, чтобы я вас поцеловал?!
— Я мечтала о том, как вы обнимете и поцелуете меня — и у меня впервые в жизни закружится голова!
— Детка, это действительно ты работаешь в нашей конторе?
— А ты как думаешь?
— Я думаю, жаль, что мы так ненавидим друг друга, потому что у нас могла бы быть большая семья.
— Я падаю в обморок…
— Вы собираетесь выйти замуж за этого человека?
— А почему вы решили, что я выйду за вас?
— Потому что вы любите меня.
— Вы для меня староваты и слишком близоруки. И вы низкорослый!
— Вы забыли главное: я еще и лысею!
— Вы все деловые встречи проводите здесь?
— Ну, это близко от конторы, гардеробщица симпатичная… Вам не нравится?
— Все в порядке. Это придает новое значение выражению «злачное место». Вполне сносно.
— Я подумал, вам понравится, что тут так накурено: никто не заметит, если вы не накраситесь.
Состояние, характеризуемое рядом примет, по которым мы обыкновенно догадываемся, что мы влюблены, как, например, мое распоряжение в отеле будить меня только если придет кто-нибудь из девушек, сердцебиения, мучившие меня, когда я их ждал (безразлично — кого именно), бешенство, в какое я впадал, если в день их прихода не мог найти парикмахера, чтобы побриться, из-за чего я вынужден был в неприглядно
Тогда, у подруги на свадьбе, я "перебрала" и теперь вот гадаю, кто этим воспользовался.
Таня бежала по лесу, петляя между деревьями...
Таня бежала по лесу, петляя между деревьями, и Виктор бежал следом, и ему ровно ничего не стоило догнать ее, но догонять не хотелось, потому что тогда сразу окончилась бы таинственная и дразнящая игра, в которую люди играют тысячелетия, а она все не надоедает, не приедается, как ломоть хлеба, как подгоревшая в золе костра картофелина, как глоток холодной и чистой ключевой воды.
Мельников молча положил трубку. Послышались длинные гудки...
Мельников молча положил трубку. Послышались длинные гудки. Андрей повернул голову. С подушки на него в упор смотрели Нинины глаза: две зеленоватые звезды в сумеречном небе вселенной. - Все будет хорошо, - сказала она. – Вот увидишь, все будет хорошо. Если я тебя люблю, - разве может быть плохо?!
Люблю – не люблю, она не думала об этом...
Люблю – не люблю, она не думала об этом, знала, видела, чувствовала, что необходима ему каждый час, каждую минуту, что он пропадет без нее, сопьется и пропадет, как однажды чуть-чуть не пропала она сама.
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек...
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек в этом возрасте. Даже горе было. Не хватало пустяка – счастья.
— Я с пессимизмом отношусь к жизни...
— Я с пессимизмом отношусь к жизни. Ты должна знать это обо мне, если мы собираемся встречаться. У меня такое чувство, что жизнь делится на две части: на кошмарную и скверную. Таким образом, две части. Скажем, кошмарная в случае неизлечимых болезней: я слепой, кто-то калека... Меня потрясает, как люди вообще с жизнью справляются. Ну, а скверная часть распространяется на всех остальных.
Две пожилые женщины на горном курорте...
Есть старый анекдот. Две пожилые женщины на горном курорте. И одна из них говорит: — Фу... Еда здесь просто ужасная. А вторая отвечает: — Да, действительно. К тому же так мало дают! В точности так я думаю о жизни: одиночество, неприятности, страдания, несчастья. И всё очень быстро кончается.
— Вы только посмотрите: он сверху — и она уже кончает...
Миранда: — Вы только посмотрите: он сверху — и она уже кончает. Ничего удивительного, что мужчины так растерянны — они ведь даже не представляют, как это должно быть. Кэрри: — А ты все симулируешь? Миранда: — Да. Саманта: — Неужели он настолько плох в постели? Миранда:
— Если вы расстались, и мужчина исчез с горизонта...
Шарлотта: — Если вы расстались, и мужчина исчез с горизонта, значит, так было суждено, но если он снова громко заявил о себе — тут есть над чем подумать. Саманта: — Ты считаешь, что розы и поздравительная открытка — это признание вины? Шарлотта: — Ты же знаешь мужчин: мужчина ни за что не скажет, что он был не прав — он пошлет цветы. Миранда: — Но иногда цветы — это просто цветы.
Можно увлекаться какой-нибудь женщиной...
Можно увлекаться какой-нибудь женщиной. Но чтобы дать волю этой грусти, этому ощущению чего-то непоправимого, той тоске, что предшествует любви, нам необходима, — и, быть может, именно это, в большей степени даже, чем женщина, является целью, к которой жадно стремится наша страсть, — нам необходима опасность неосуществимости.
«Хоть бы Нина пришла, - устало подумал он. – Что за народ – женщины...
«Хоть бы Нина пришла, - устало подумал он. – Что за народ – женщины: необходима – нету, видеть не хочешь – тут как тут...»
Мне казалось, что женщина не должна...
Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят ее сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов.
— Два дня назад я считал, что мои дочери счастливы...
— Два дня назад я считал, что мои дочери счастливы. — С женщинами всегда так — кажется одно, а на самом деле совсем другое.
- Чего желаете, товарищ полковник?
- Чего желаете, товарищ полковник? - Счастья, - ответил Горбачев. – Одну порцию обыкновенного человеческого счатья. Можно даже без гарнира, я не обижусь. Официант собрал морщинки вокруг умных, всепонимающих глаз и грустновато усмехнулся.
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек...
Итак, к тридцати семи годам у Сухорукова было все, о чем может мечтать человек в этом возрасте. Даже горе было. Не хватало пустяка – счастья.
Если бы у него спросили, счастлив ли он, Горбачев, ни секунды не колеблясь, ответил бы...
Если бы у него спросили, счастлив ли он, Горбачев, ни секунды не колеблясь, ответил бы: счастлив! Однако где-то в подсознании он чувствовал, что счастье его сродни новой, еще не прошедшей испытаний и не запущенной в серию машине: вроде бы чудо-самолет, а поди знай, какую штуку он с тобой выкинет в самый неподходящий момент.
Читаю: дифлопе из палаба с семечками кациуса — за 64 доллара...
Читаю: дифлопе из палаба с семечками кациуса — за 64 доллара. И ведь неловко спросить: — Простите, а что такое дифлопе? Потому что, кажется, что все обернуться и начнут смеяться. И официант еще так покровительственно: — Очень рекомендую, дифлопе! Он у нас лучший в Москве! Значит, во всех ресторанах это уже давно есть и только я один как дурак про это ничего не знаю!
— А почему ты сразу не сказал, что так вкусно, а?..
— А почему ты сразу не сказал, что так вкусно, а? — Потому что тебе когда меньше 30 долларов за блюдо, не вкусно!
— А мне иногда с похмелья прям хочется какую-нибудь, знаешь, гадость съесть...
— А мне иногда с похмелья прям хочется какую-нибудь, знаешь, гадость съесть. Вот этот, чебурек, или эту, сосиску в тесте. А еще вот этот, беляш! Такой жирный, промасленный весь. Вот прям хочется, не знаю почему так!? — Может потому что ты мудак? — Да? Я как-то не подумал. Хорошая версия, многое объясняет!
